Неточные совпадения
— Ого, вы кусаетесь? Нет, право же, он недюжинный, — примирительно заговорила она. — Я познакомилась с ним года два тому назад, в Нижнем, он там не привился.
Город меркантильный и ежегодно полтора месяца сходит с ума: все купцы, купцы, эдакие огромные, ярмарка, женщины, потрясающие кутежи. Он там сильно пил, нажил какую-то болезнь. Я научила его как можно больше кушать сладостей, это совершенно излечивает от пьянства. А то он, знаете, в
ресторанах философствовал за угощение…
Семнадцать человек сосчитал он в
ресторане, все это — домовладельцы, «отцы
города», как зовет их Робинзон.
По бульварам нарядного
города, под ласковой тенью каштанов, мимо хвастливо богатых витрин магазинов и
ресторанов, откуда изливались на панели смех и музыка, шумно двигались навстречу друг другу веселые мужчины, дамы, юноши и девицы; казалось, что все они ищут одного — возможности безобидно посмеяться, покричать, похвастаться своим уменьем жить легко.
Но на другой день, с утра, он снова помогал ей устраивать квартиру. Ходил со Спиваками обедать в
ресторан городского сада, вечером пил с ними чай, затем к мужу пришел усатый поляк с виолончелью и гордо выпученными глазами сазана, неутомимая Спивак предложила Климу показать ей
город, но когда он пошел переодеваться, крикнула ему в окно...
Вечером он сидел за
городом на террасе маленького
ресторана, ожидая пива, курил, оглядывался.
Дело было неприятное: найти в Лондоне в два часа ночи комнату, особенно в такой части
города, не легко. Я вспомнил об небольшом французском
ресторане и отправился туда.
Тогда в центре
города был только один «
ресторан» — «Славянский базар», а остальные назывались «трактиры», потому что главным посетителем был старый русский купец.
В один месяц возникло в
городе несколько десятков новых увеселительных заведений — шикарных Тиволи, Шато-де-Флеров, Олимпий, Альказаров и так далее, с хором и с опереткой, много
ресторанов и портерных, с летними садиками, и простых кабачков — вблизи строящегося порта.
В каком-то большом
городе — не то в Москве, не то в Петербурге — офицер застрелил, «как собаку», штатского, который в
ресторане сделал ему замечание, что порядочные люди к незнакомым дамам не пристают.
И тогда в разных
городах люди сидят в
ресторанах, а им читают известия.
Идти играть в карты было уже поздно,
ресторанов в
городе не было. Он опять лег и заткнул уши, чтобы не слышать всхлипываний, и вдруг вспомнил, что можно пойти к Самойленку. Чтобы не проходить мимо Надежды Федоровны, он через окно пробрался в садик, перелез через палисадник и пошел по улице. Было темно. Только что пришел какой-то пароход, судя по огням — большой пассажирский… Загремела якорная цепь. От берега по направлению к пароходу быстро двигался красный огонек: это плыла таможенная лодка.
Наконец, существует множество людей, которые утром занимаются деланьем визитов, а вечером посещают театры, цирки, балы, шпицбалы, игорные дома,
рестораны, — и им тоже необходим отдых, потому что иной одним культивированием кокоток так себя за зиму ухлопает, что поневоле запросится вон из
города.
Прежде всего зашел к портному, оделся с ног до головы и, как ребенок, стал обсматривать себя беспрестанно; накупил духов, помад, нанял, не торгуясь, первую попавшуюся великолепнейшую квартиру на Невском проспекте, с зеркалами и цельными стеклами; купил нечаянно в магазине дорогой лорнет, нечаянно накупил тоже бездну всяких галстуков, более нежели было нужно, завил у парикмахера себе локоны, прокатился два раза по
городу в карете без всякой причины, объелся без меры конфектов в кондитерской и зашел к
ресторану французу, о котором доселе слышал такие же неясные слухи, как о китайском государстве.
И он принялся скандалить, как скандалил после выпивки всю свою жизнь, во всех
городах и во всех
ресторанах. Сначала он обозвал скверными словами хозяина, потом своих собеседников, пытавшихся его образумить, и наконец обрушился на всю глазевшую на него публику.
Оделся я, вышел на улицу. Было утро раннее, часов шесть-семь. На улицах никого не было. Толкнулся я к Михайле — говорят, дома не ночевал, должно быть, в гостинице остался. В
ресторан мне идти рано, да и не могу туда идти — противно. Ходил я, ходил по
городу. Отворили турецкие кофейни, там посидел, чашку кофе выпил черного. Гляжу на людей и думаю: «Все, все вы счастливые, у каждого свое дело, у каждого чистые руки… а я!»
В
городе холостяки нарочно ходят в баню и в
рестораны, чтобы только поговорить, и иногда рассказывают банщикам или официантам очень интересные истории, в деревне же обыкновенно они изливают душу перед своими гостями.
В первый же день, как Володя съехал на берег и после прогулки по
городу зашел в так называемый «устричный салон», то есть маленький
ресторан, где специально ели устрицы и пили пиво, разносимое молодой чешкой, — почти вся прислуга и в отелях и частных домах была в то время из представителей славянского племени (чехов) и чернокожих — и среди ряда стульев у столиков сел вместе с доктором за один столик, Володя просто-таки ошалел в первое мгновение, когда, опершись на спинку своего стула, увидал по бокам своей головы две широкие грязные подошвы сапог.
Володя успел хорошо ознакомиться с
городом и первое время с особенным интересом наблюдал американские нравы и на улицах, и в конках, и в
ресторанах, и в театрах, пока не потерял своей головы и сердца в семье одного почтенного доктора, черноглазая дочь которого, хорошенькая семнадцатилетняя мисс Клэр, являлась магнитом для Ашанина.
А ночью опять катались на тройках и слушали цыган в загородном
ресторане. И когда опять проезжали мимо монастыря, Софья Львовна вспоминала про Олю, и ей становилось жутко от мысли, что для девушек и женщин ее круга нет другого выхода, как не переставая кататься на тройках и лгать или же идти в монастырь, убивать плоть… А на другой день было свидание, и опять Софья Львовна ездила по
городу одна на извозчике и вспоминала про тетю.
Ресторан Корещенко сделался местом сбора русских. Тут можно было встретить всякий народ, начиная с наших сановников (Валуева я видал на выставке в сопровождении своих сыновей-подростков) и вплоть до самых первобытных купцов из глухих приволжских
городов.
Москва — на окраинах — мало отличалась тогда от нашего Нижнего базара, то есть приречной части нашего
города. Тут все еще пахло купцом, обывателем. Обозы, калачные, множество питейных домов и трактиров с вывесками «Ресторация». Это название трактира теперь совсем вывелось в наших столицах, а в «Герое нашего времени» Печорин так называет еще тогдашнюю гостиницу с
рестораном на Минеральных Водах.
Куцын ткнул пальцем на Венецию и двумя пальцами изобразил шагающие ноги. Рахат-Хелам, не спускавший глаз с его медалей и, по-видимому, догадываясь, что это самое важное лицо в
городе, понял слово «променаж» и любезно осклабился. Затем оба надели пальто и вышли из номера. Внизу, около двери, ведущей в
ресторан «Япония», Куцын подумал, что недурно было бы угостить перса. Он остановился и, указывая ему на столы, сказал...
— Ты не спишь, мама? — спросила дочь шёпотом. — А я всё об Алеше думаю. Как бы он своего здоровья не испортил в
городе! Обедает он и завтракает бог знает где, в
ресторанах да в трактирах.
Переодевшись, они поехали обедать в
ресторан Конкордию, славящийся своею кухнею, а после обеда, прокатившись по
городу, отправились в театр.
Что везде считается вполне позволительным, как, например, обедать в
ресторанах или ходить и ездить одной женщине по
городу, — здесь все это почитают за неприличие.